Яндекс.Метрика

Язычество в языке

Языковые пережитки мифологических представлений — естественное явление. Но язык не просто консервирует такие “пережитки”, а семантически обновляет, переосмысливает их — именно поэтому они так долго и бережно сохраняются в его живой ткани.
Трудно перечислить все русские выражения, пословицы и поговорки, где смыслообразующим ядром является слово бог: «слава богу», «бог знает что», «бог весть», «не дай бог», «царь и бог», «ради бога», «с богом». Слово «спасибо» сплющено из подобного пожелательного сочетания «Спаси бог!»

Древнейшим славянским наименованием божества является слово «бог», а его возвышенные обозначения- творец, всевышний, вседержитель, предвечный- появились позже в лоне христианского учения о едином боге.

Этимологически слово «бог» связано с такими славянскими словами, как рус. диал. «збожье», укр. «збiжжя», бел. «збожже», пол. «zboze» (добро, достаток, богатство, зерновой хлеб); чеш. и словацк. «zbozi, zbozie» (имущество, товар).

Первоначальное значение этого слова — «тот, кто наделяет материальными благами, богатством и счастьем». Собственно русские слова «богатый», «богатство» — однокоренные с «бог» — ещё явно сохраняют следы древнейшего материалистического значения. «Оделяющая» функция бога подчёркивается и различных фразеологизмах или пословицах: «дай бог», «не дай бог»; «бог дал — бог взял», «чем бог послал».

И.Ильф и Е.Петров заострили эту оделяющую функцию бога и высекли из оборота «чем бог послал» сатирическую искру: «Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления пригласил пожарного инспектора пообедать чем бог послал.

В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок».

Немало в русском языке и таких устойчивых словосочетаний и образных оборотов, которые возвращают нас к языческим представлениям о богах. Восклицания «Бог мой!», «Боже мой!» сохраняют явные следы прежнего многобожия, характерного для язычников.

В одном только Риме насчитывалось несколько миллионов лишь домашних божков разного калибра. Каждый язычник, следовательно, имел реальную возможность обращаться словами «Мой бог!» именно к своему божеству: «Где жить, тем богам и молиться»; «Не гони бога в лес, коли в избу влез»; «Каков бог, такова ему и свеча».

Причину такого сосуществования христианского и языческого представлений о боге можно объяснить постепенностью перерастания и врастания одной мифологии в другую. Акад. Б.А. Рыбаков, исследовавший эти представления как «языческий комплекс», говорит: «Новое не вытесняет старого, а наслаивается на него, добавляется к старому». Но это исходное язычество в древнейшем наименовании бога у славян лучше всего и сохраняется в языке.

Церковный взгляд на язычество в древнеславянской литературе возобладал, и славянские Волосы, Перуны перестали быть богами, имеющими древние звучные имена, и превратились в безымянных «истуканных бесей» и идолов, с которыми неутомимо боролось русское православие.

980 год. Владимир Святославич завоевал великокняжеский престол в Киеве. Стремясь политически объединить Русь под началом своего стольного града, он создаёт весь языческий пантеон Древней Руси.

На Перуновом холме он повелел поставить кумиры шести богов: Перуна (громовержец), Хорса (солнечный диск, солнце), Даждьбога (податель благ, сын Стрибога), Стрибога (небесный бог), Симаргла (летающая собака, посредник между небом и землёй) и Мокоши (пара Перуна, плодородие, вода, смерть). Каждый из этих богов был главным божеством восточнославянских племён — полян, древлян, северян, ильменских словен, кривичей.

Храм 10-12 веков и культ Святовита описан современником и очевидцем языческих обрядов датским летописцем-хронистом Саксоном Грамматиком. Самой большой достопримечательностью храма Святовита, покоящегося на четырёх столпах и увенчанного красной кровлей, был белый конь, которого жрецы использовали для гаданий. Решая, вступать им в сражение с врагом или нет, они подводили коня к трём рядам копий. если конь спотыкался на левую ногу, это был дурной знак, если на правую — добрый.

Этот древний обряд невольно напоминает наше современное выражение — «встать с левой ноги», т.е. быть в плохом, мрачном настроении, в раздражённом состоянии, которое в итоге восходит именно к таким языческим действам, основанным на вере в противоположение злого начала — доброму, белого — чёрному, правого — левому.

Как и подобные суеверия, многие рудименты древнего поклонения языческим идолам до сих пор ещё бережно хранятся нашим языком. Мы и не подозреваем, сколько «мифологизмов» мы слышим и произносим каждый день.

Например, слова «хороший», «хорошо». Многие этимологи убеждены, что они связаны с именем славянского бога солнца Хорса. Фонетически изменение Хорса в хороший соответствует восточнославянской языковой системе: имя первоначально перешло в прилагательное «*хоrs-j-ь», сочетание «-or-» между согласными стало полногласным, а сочетание «sj-» дало s.

Так, польское swethny — «великолепный, прекрасный» прямо производится от «swiat», значащего сейчас «мир, вселенная», а раньше «свет».

Такие, тоже очень употребительные у нас слова как: «ладно», «наладить», «выражения пойти на лад», «на свой лад», «ну и ладушки!» (что-то вроде «согласие, согласованность») связаны этимологически с именем божества Ладо, покровителя брака, семейного благополучия и веселья, и его жены Лады — богини материнства.

Некоторые выражения напоминают нам о мифических героях, функции и облик которых до сих пор ещё не ясны.

Украинское заклятие «Щоб на тебе Див прийшов!» отсылает нас к «темному» месту в «Слове о полку Игореве» («Див забился, на вершине дерева кличет…»). До сих пор спорят кто же этот Див (языческое божество, зловещая птица, Соловей -разбойник).

В русских словах, особенно диалектных, чувствуется мифологизм, связанный с эти корнем: «диво», «дивное», «дивно», т.е. «странно, удивительно» и «страшно, боязно» (тамб., рязан.), «дивачка» «странная женщина».

Бывает, что имя языческого божества не даёт никакой мифологической подсказки для разгадки выражения. Например, Мокошь, днём поклонения которой была Пятница.

Самым известным является шутливо-иронический оборот «семь пятниц на неделе». Древность оборота состоит в том, что он представляет собой предложное сочетание «на неделе» (нехарактерное для современного русского языка), вместо «в неделе».

У восточных славян после введения христианства символика Пятницы (Параскевы Пятницы) была своеобразным продолжением ассоциаций, связанных с поклонением Мокоши, богини плодородия, воды, дождя, покровительницы материнства. В пятницу запреты были в основном женскими: запрещалось прясть, купать детей, кто не постился — рано или поздно утонет. («Барышня крестьянка»: «Ну вот те святая Пятница, приду»).

Пятницы, особенно весной и осенью, были одновременно и торговыми днями, сроком исполнения различных торговых и долговых обязательств. Тот, кто не выполнял своего обязательства, давал обещание исполнить его в следующий базарный день, т.е. в пятницу. Человека, для которого такие обещания становились системой, стали называть «тем, у кого семь пятниц на неделе», т.е. часто меняющим своё решение.

В некоторых пословицах мы находим противопоставления Среды и Пятницы: «Середа да Пятница в чужом дому не указчица» — «намёк на домашние распоряжения по случаю поста»; «середа ниже пятницы»- «нижняя юбка из-под платья видна». В белорусском языке есть выражение «скрывiцца як середа на пятнiцу» «выразить недовольство». Середа (Среда) была соперницей Пятницы, особенно у русских и белорусов, олицетворяла женское начало, ткала холсты. Затем Мокошь заняла и среду и пятницу.

Верховным божеством киевского пантеона был Перун.

У статуи Перуна была серебряная голова (седина) и золотые усы, железные ноги, глаза — из самоцветов, а в руке он держал каменную стрелу, осыпанную яхонтами, вокруг статуи горело восемь костров.

Его основные атрибуты- гром, молния и дубовое полено.

Его функция громовержца нашла отражение в проклятьях: «Сбей тебя перун!» (пск.); «Каб цебя пярун треснув!» (белорус.); «Громострел бы тебя расшиб!» (пенз.); «Соль табе в очи, маланья у зубы, громам па животу, тряскучая полена у калену!» (смол.).

Выражение «пустить красного петуха» известно восточнославянским и западно-славянским языкам, балтийским и германским народам. Везде жертвенной птицей богов -громовержцев считался петух. Значит это выражение восходит к древней языческой символике огня и культу бога -громовержца Перуна.

Суеверные представления и фразеология

Христианство нанесло сокрушительный удар по язычеству, но этот удар обрушился в основном на верховных, «верхних» богов, заправляющих твердью небесной. Низшие же божества, хотя и пострадали, но трансформировавшись, приспособились к новому и единственному владыке — богу, который, в соответствии с христианской символикой, населяет небеса. Постепенно на смену ранним славянским религиозным представлениям, по которым языческие демоны (боги, духи или силы природы) населяли твердь небесную и земную, пришло новое христианское представление, по которому небо принадлежит «силам небесным», а демоны языческие превращались в «силу нечистую», остались преимущественно на земле.
Перуны и Волосы были сокрушены христианством (стали существовать в виде святых угодников), но вера в русалок, упырей, леших, водяных и домовых продолжала жить в народе, колоритно окрашивая русский фольклор, народную медицину и национальную литературу.

Яркой оценкой исключительной множественности чертей является русский оборот «до чёрта», который имеет много локальных вариантов: пск. «до беса», сиб. «до паралича», «до пропасти», прост. диал. «до дуры», перм. «до лесного», «до чёмору».

Кроме того немаловажны и различные детали, связанные с суеверными представлениями о чертях. Так же, как и в представлениях о высших языческих богах, здесь действует оппозиция «чёт-нечет». Именно ею можно объяснить одно из русских экспрессивно-отрицательных выражений — «чёрта с два! Как бы не так!«. Выбор числа не случаен, ибо «2″ — число чётное, нечистое, бесовское, о чём свидетельствует пословица белорусских крестьян «Пастау богу свечку, а чорту две».

В 15 веке богословы начали изучать и классифицировать нечистую силу, порождённую народной, языческой фантазией. Первый научный труд «Крепость веры» этой науки демонологии был написан францисканским монахом Альфонсусом де Спина в 1467 году, где давалась полная систематизация бесов и практические рекомендации, как с ними бороться.

Для каждой из этих иерархических лестниц существовала шкала внутреннего соподчинения — вплоть до самых «низших чинов», к которым после христианизации отнесли «мелких бесов» — чертенят. Не стоит объяснять, что, в соответствии с табелью о рангах, чем мельче бес, тем услужливее и угодливее он должен себя вести. Отсюда и переносный смысл русского выражения «рассыпаться мелким бесом», т.е. «стараться угодить».

Употребляя выражения: «На кой чёрт!», «На кой ляд!», «Какого чёрта?», «Какого дьявола?», мы и не подозреваем, что за этими восклицаниями и вопрошениями скрывается идея чёткого разграничения чертей по функциям, месту обитания.

Буквальное «Какого чёрта тебе нужно?» предполагало, что по соответствующей линии ты должен обратиться к нужному бесу. Так, к домовому чаще всего обращались с просьбами охранять дом и его обитателей от болезней и напастей. У лешего просили хорошей охоты или грибов.

Особенно чётко группируется демонологическая лексика по признаку обитания: в доме обитают банник, подпольщик, хлевник, дворовой, домовой; в лесах — боровик, моховик, подкустовник; на болотах — болотники, зыбочники; в источниках — омутной, озёрный.

Так появилась яркая русская идиома «у чёрта на куличках». Кулички (кулижки, кулиги) — это выжженные и расчищенные под пашню места в лесу, довольно быстро такие пашни зарастали лесом заболачивались и их забрасывали. Именно там и водились черти.

Употребляя в современной речи устойчивые сравнения «бродит как полуночник», «смотрит букой», «сидит как рохля», мы не подозреваем, что это типичный набор домовых.

Полуночник — это домовой, основной обязанностью которого является обходить в полночь деревню.

Бука, букан, буканко, букарица — это мифическое существо, которым пугают детей, это домовой.

Рохля в нашем сознании соединяется с прилагательным рыхлый. Рохлей мы называем именно человека рыхлого и увальневатого. Однако в мифологических представлениях «рохля» — это «нечто устрашающее в подполье, пугало», часто змея, забирающаяся под печь в доме.

Память об унесении чёртом или сбивании с пути истинного отразилась во многих русских выражениях: «чёрт принёс (носит)»; «лететь к чертям собачьим», «чёрт попутал», «бес попутал», «шут с ним». Ещё более выразительно эта идея сохраняется в ругательствах: «Иди ты к чёрту!», «Чёрт возьми (побери)!», «А ну тебя в болото!», «А ну тебя в баню!» (место пребывания банника).

Есть в русском, белорусском, украинском, польском, чешском выражения, где прямо имя чёрта не упоминается, например, оборот «сам не свой«.
Первоначально само «несвойственное» состояние характеризовало человека либо больного, либо пьяного: «Больной — и сам не свой»; «Пьяная баба сама не своя». (а также «мне не по себе»). Состояния болезни или опьянения связывались с нечистой силой. Не случайно больного считали «половинным человеком» (перм. «полменя нету»). В тех же диалектах есть эвфемизм для обозначения нечистой силы — «друга половина» (вторая);»Не свой», «не наш», «не свой дух», «ихов» — все это эвфемизмы чёрта.

Выражение «сам не свой» означало, что человек уже наполовину принадлежит какому-нибудь нечистику или рогатику и, в зависимости от дальнейших отношений с ним, останется здоровым или умрёт. Например, польская пословица «Juz sam nie swoj, polowica dijablowa» т.е. «Он уже сам не свой, половина — дьяволова».

Как же выглядели черти?
На первый взгляд выражение «чёрта лысого» — «ничего» нелогично, т.к. обычное представление о дьяволе — именно нечто волосато-лохматое, но это церковно-европейская традиция. Раньше он изображался как человекоподобное существо с вытянутой шишом головой, часто лысое, голое, с нечёсаными крыльями, куцым хвостом и гусиными пятками. Отсюда «шиш», «шишок», «шишига», «куцый», «куцан».

Леший был волосатым и голым старцем с белыми космами, длинной бородой и зелёными глазами, иногда кос бес косой, иногда не имеет ни бровей, ни ресниц.

Домовой — старый-престарый старик, лохмат, оброс длинной гнедой, вороной, пегой или белой шерстью, одет в старый зипун и обут в лапти, сутулый. Он похож на хозяина дома, самого старшего, как живого, так и усопшего.

Водяные — это голые, костлявые, седые старики, облепленные тиной и грязью с хвостом вместо ног.

Черти могли перевоплощаться в зверей и гадов, которые вредили людям.

Привычный для нас возглас раздражения «черти полосатые!» связан со змеиной ипостасью дьявола, в данном случае разукрашенного в полоску. Таким образом мы увидели, что мифы и суеверия не исчезают сразу, они трансформируются, маскируются под современную моду и ждут своего часа, чтобы всплыть на поверхность при виде первой же чёрной кошки, ненароком перебежавшей дорогу.

© Макс Гончаров, 2004